Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.]

— Погоди! Шериф, в какой день это было?

— В десять часов утра или несколькими минутами позже в первый день нового года, мой августейший…

— Отпустите его на свободу — такова моя королевская воля!

Выговорив это, Том опять отчаянно покраснел и поспешил загладить, как мог, свой некоролевский порыв, добавляя:

— Меня бесит, что человек идет на виселицу из-за таких пустых и легковесных улик!

Шопот удивления и восторга пронесся по зале. Восхищались не приговором, так как мало кто из присутствующих решился бы допустить или одобрить помилование уличенного отравителя, — восхищались умом и находчивостью, проявленными в этом случае Томом. Слышались такие замечания, высказываемые вполголоса:

— Нет, он не сумасшедший, наш король! Он в полном рассудке.

— Как разумно он ставил вопросы, и как это похоже на его прежнюю манеру — это крутое, властное решение.

— Слава богу, его болезнь прошла! Это не слабый птенец, но король. Он держал себя совсем, как его покойный родитель.

Ропот одобрения, носившийся в воздухе, не мог не дойти до ушей Тома, и у него появилось ощущение непринужденности, полной свободы, и по всему его телу разлились какие-то приятные чувства.

Как бы там ни было, молодое любопытство заставило его позабыть эти радостные ощущения и мысли: Тому захотелось узнать, какое преступление могли совершить женщина и маленькая девочка, и по его приказу обе они, испуганные и плачущие, предстали пред ним.

— А эти что сделали? — спросил он у шерифа.

— Ваше величество, они уличены в гнусном преступлении, и виновность их ясно доказана; суд, согласно закону, приговорил их к повешению. Они продали душу дьяволу — вот в чем заключается их преступление.

Том содрогнулся. Его приучили гнушаться людьми, которые делают такие ужасные вещи. Но его отвращение было побеждено любопытством, и он спросил:

— Где же это было и когда?

— В полночь, в декабре месяце, в развалинах церкви, ваше величество.

Том опять содрогнулся.

— Кто был при этом?

— Только эти две женщины, ваше величество, — и тот другой.

— Они сознались в своей вине?

— Никак нет, государь, отрицают.

— В таком случае, как же это стало известным?

— Некие свидетели, ваше величество, видели, как они входили туда. Это возбудило подозрение, которое потом подтвердилось. В частности, доказано, что при помощи власти, полученной ими от дьявола, они вызвали бурю, опустошившую всю окрестность. Около сорока свидетелей доказали, что буря действительно была. Таких свидетелей нашлась бы и тысяча. Они все хорошо помнят бурю, так как все пострадали от нее.

— Конечно, это дело серьезное! — Том немного подумал и, помолчав, спросил: — А женщина тоже пострадала от бури?

Несколько старцев, присутствовавших в зале, закивали головами в знак одобрения мудрому вопросу. Но шериф, не подозревая, к чему клонится дело, простодушно ответил:

— Точно так, ваше величество. Она пострадала и, как все говорят, поделом… Ее жилище снесло бурей, и она с ребенком осталась без крова.

Старцы закивали головами в знак одобрения.

— Дорого же она заплатила за то, чтобы сделать зло самой себе. Даже если бы она заплатила всего только фартинг, и то я сказал бы, что ее обманули; а ведь она загубила свою душу и душу ребенка для того, чтобы разрушить свой дом. Следовательно, она сумасшедшая; а раз она сумасшедшая, она не знает, что делает, и, следовательно, ни в чем не виновна.

Старцы опять закивали головами, восхищаясь премудростью Тома. Один лорд пробормотал негромко:

— Если слухи справедливы и король сумасшедший, не мешало бы этим сумасшествием заразиться иному здоровому: оно придало бы ему больше ума.

— Сколько лет девочке? — спросил Том.

— Девять лет, ваше величество.

— Может ли ребенок, по английским законам, вступать в сделки и продавать себя, милорд? — обратился Том с вопросом к одному ученому судье.

— Закон не дозволяет малолетним вступать в какие-либо сделки или принимать в них участие, милосердный король, ввиду того, что их незрелый ум не в состоянии состязаться с более зрелым умом и злоумышленными кознями старших. Только дьявол может купить душу ребенка, если пожелает и если дитя согласится. Дьявол, но никак не англичанин. В последнем случае договор недействителен.

— Ну, это скверная выдумка, жестокая, злая! Как же это английский закон предоставляет дьяволу такие преимущества, в которых отказывает английским подданным? — воскликнул Том в благородном порыве.

Этот новый взгляд на вещи вызвал у многих улыбку, и многие потом повторяли эти слова в доказательство того, как своеобразно и самобытно мышление Тома и как прояснился его помутившийся разум.

Старшая преступница перестала рыдать и жадно, с возрастающей надеждой впивала в себя каждое слово. Том это заметил, и ему стало еще более жаль эту беззащитную женщину, стоящую на краю гибели. Он спросил:

— Что же они делали, чтобы вызвать бурю?

— Они стаскивали с себя чулки, государь!

Это изумило Тома и разожгло его любопытство до лихорадочной дрожи.

— Удивительно! — воскликнул он пылко. — Неужели всегда это имеет такое ужасное действие?

— Всегда, государь! По крайней мере, если женщина того пожелает и произнесет при этом нужные слова мысленно или вслух.

— Покажи свою власть! Я хочу видеть бурю! — обратился Том к женщине.

Щеки присутствующих внезапно побелели от суеверного страха, и у большинства явилось желание, хотя и не высказанное, уйти поскорее из зала; но Том ничего не заметил, он был всецело поглощен предстоящей катастрофой. Видя удивление и замешательство на лице у женщины, он поспешно прибавил:

— Не бойся, — ты не будешь отвечать за это. Больше того: тебя отпустят на волю, и никто тебя пальцем не тронет. Покажи твою власть!

— О, милостивый король, у меня нет такой власти! Меня обвинили ложно.

— Тебя удерживает страх. Успокойся! Тебе никто ничего не сделает. Вызови бурю, хоть самую маленькую, — я ведь не требую большой и зловредной, я даже предпочту безобидную, — сделай это, и жизнь твоя спасена: ты уйдешь отсюда свободная вместе со своею дочерью, помилованная королем, и никто во всей Англии не посмеет осудить или обидеть тебя.

Женщина простерлась на полу и со слезами твердила, что у нее нет власти совершить это чудо, иначе она, конечно, с радостью спасла бы жизнь своего ребенка и была бы счастлива потерять свою собственную, исполнив приказ короля, сулящий ей такую великую милость.

Том настаивал. Женщина повторяла свои уверения. Наконец Том сказал:

— Я думаю, что женщина говорит правду. Если бы моя мать была на ее месте и получила бы от дьявола такую великую власть, она не задумалась бы ни на минуту вызвать бурю и разорить всю страну, лишь бы спасти этой ценой мою жизнь! Надо думать, что и все матери созданы так же. Ты свободна, добрая женщина, — и ты, и твое дитя, — я считаю тебя невиновной. Теперь, когда ты прощена и тебе уже нечего бояться, сними с себя, пожалуйста, чулки, и, если ты для меня вызовешь бурю, я дам тебе несметные богатства.

Спасенная женщина громко изъявляла свою благодарность и, повинуясь приказу короля, начала снимать с себя чулки. Том следил за ее действиями с большим интересом, который слегка омрачался тревогой; придворные стали явно выражать беспокойство. Женщина сняла чулки с себя и с девочки и, очевидно, была готова сделать все от нее зависящее, чтобы землетрясением отблагодарить короля за его великодушную милость, но из этого ровно ничего не вышло. Том разочарованно вздохнул и сказал:

— Ну, добрая душа, перестань утруждать себя зря: очевидно, твоя власть изменила тебе… Ступай себе с миром. Если же когда-нибудь бесовская сила вернется к тебе опять, пожалуйста, не забудь обо мне — устрой для меня хорошую бурю.[24]

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Парадный обед.

Час обеда приближался, но — странное дело! — эта мысль почти не смущала Тома и не пугала нисколько. Утренние события укрепили в нем доверие к себе; бедный грязный котенок за эти четыре дня вполне освоился с тем странным чердаком, куда его забросила судьба. Взрослому и в месяц не сделать бы подобных успехов. Никогда еще не было более блистательного примера уменья детей легко приспособляться к любым обстоятельствам.

Поспешим же — благо нам дано это право — в большой обеденный зал и посмотрим, что там происходит в то время, как Том готовится к великим торжествам. Это — обширный покой с золочеными колоннами и пилястрами, с расписными стенами, с расписным потолком. У дверей стоят рослые часовые, неподвижные, как статуи, в роскошных и живописных костюмах. В руках у них алебарды. На высоких хорах, идущих вокруг всего зала, помещается оркестр; хоры битком набиты богато одетыми гражданами обоего пола. Посредине комнаты, на возвышенном месте, стол Тома. Но предоставим слово старинному летописцу: